Маститый театральный постановщик Кейден Котар разбил голову, когда брился. Доктор наложил швы и посоветовал Кейдену сходить к офтальмологу – что-то не так с его зрачками. Офтальмолог направил Котара к неврологу – зрачки – это глаза, а глаза – часть мозга.
За завтраком Котар просматривал колонку некрологов. Розенкранц и Гильденстерн мертвы. И первая темнокожая выпускница университета Алабамы тоже. Молоко в холодильнике прокисло. Невролог ничего не говорил про молоко. Странно, ведь, если разобраться, молоко – это тоже часть мозга.
Повсюду тлен и увядание – осень в Нью-Йорке. Единственная, в ком, кажется, осталась жизнь – пастушка-билетерша в театре Котара. Она была бы не против, если бы Котар заглянул в ее, объятый пламенем дом (опечатки нет), на стаканчик-другой – ведь с тех пор, как его жена и дочь уехали в Берлин, прошел год.
Котар плачет во время секса. Он так одинок, хотя с тех пор как его жена и дочь уехали в Берлин, прошло всего две недели.
Время в этом видео не имеет значения – ведь оно часть мозга. В новой постановке Котара – громадной, как неоперабельная опухоль – время скручено в ленту Мебиуса. Ее герои (в их числе есть сам Котар, актер, который играет Котара, а также актер, который играет актера, играющего Котара) больше не слушаются автора.
Котар слишком устал писать свою пьесу. Ведь он – всего лишь слабая да к тому же немолодая женщина.
Как вы уже, наверняка, заметили, запоздалый режиссерский дебют Чарли Кауфмана (в этом году Чарли исполнится 51) – не из тех фильмов, что можно внятно пересказать. Это краткая история времени, написанная языком Джойса. Портрет вселенского одиночества, выполненный в манере паззла. Театр грустного абсурда, расположившийся то ли в чьих-то сновидениях, то ли на кушетке психоаналитика.
Кауфман – известный затейник. Сценарии таких культовых мистификаций, как «Быть Джоном Малковичем», «Вечное сияние чистого разума», «Признания опасного ума» — его рук дело.
Когда придуманного Кауфманом брата – Дональда, на самом деле номинировали на «Оскар» за сценарий «Адаптации», хотелось аплодировать – тогда равновесие между мастерством и безумием было идеальным.
Получив режиссерские полномочия, Кауфман дал слишком сильный крен в сторону последнего – не видать ему больше студийных денег.
Во времена, когда продюсеры не разрешают назвать фильм ужасов «Книгой мертвых» (чтобы слово «книга» не отпугивало юного зрителя), человек, способный вставить в оригинальное название слово «синекдоха», вызывает уважение. Других причин рукоплескать Кауфману, на это раз, нет.